Полина

Полине 21. Мы знакомы с восьмого класса, но виделись всего несколько раз. Позапрошлым летом она вечером приехала в московский аэропорт, где у меня была небольшая стыковка между рейсами, привезла мне вкусняшки, мы поболтали всего час, и я улетела в Уфу, а Полина поехала домой, на Выхино.

Мы с Полиной нашли друг друга в группе по обмену письмами, и с тех пор ведём бумажную переписку. Помню, как я первый раз написала ей письмо: мне понравилась её анкета, и я была настроена сделать что-то цепляющее. В итоге я написала что-то про ласточек в доме напротив и то, как кажется, что можно дотронуться до них рукой, если высунуться в окно. С тех пор пару раз в месяц я отправляю ей письмо и получаю конверт с подписью "Карине" самым знакомым почерком.

Про почту.
Полина пишет письма с седьмого класса: "Раньше я переписывалась больше: сейчас помимо тебя у меня есть всего несколько человек, с которыми я обмениваюсь письмами и посылками, — говорит она. — Потому что либо ты пишешь много коротких писем разным людям, и они такие маленькие и какие-то непонятные, либо пишешь реже, но "хорошо". Например, у меня есть девочка, с которой мы переписываемся примерно раз в год, но обязательно отправляем друг другу посылки на день рождения и Новый год.

Прелесть самого письма в том, что это опосредованная вещь: ты можешь буквально потрогать то, что держал в руках другой человек. 

Да и в целом к написанию письма обычно подходишь более вдумчиво, чем к интернет-переписке: ты пишешь его не пять минут, потому что думаешь над каждым предложением".
У Полины, как и у меня, особые отношения с почтой: мы слишком тесно общаемся: "За столько лет моих отношений с почтой я заметила много косяков: посылки или письма могут прийти разорванными или не прийти вообще, — говорит Полина. — Зато на почте зато у меня не спрашивают паспорт, потому что я прихожу туда очень часто. Наверное, мнение о "почте России" гипертрофировано, но в целом оно отражает факты".

Когда мы только познакомились, то ещё не знали, чем хотим заниматься после школы и писали друг дружке в основном о несчастных влюблённостях. Сейчас Полина уже большая девочка: она учится на факультете социальной психологии и совмещает это с работой менеджером в образовательном центре: "Для меня отличие психфака от других факультетов в том, что по окончании какой-нибудь технической специальности ты выходишь с базой знаний, а с психфака — скорее, с определённым способом мышления.

Когда мои знакомые на других факультетах решают задачи, мы разыгрываем античный театр. Или кто-то выступает в роли клиентов, а остальная группа — в роли консультантов. Большинство профильных предметов на моей специальности проходят в очень свободной форме: ты можешь говорить преподавателю всё, что думаешь. Так же и преподаватель может сказать что-то типа: "Если ваш клиент — сука, то вы ничего с этим не сделаете". 

Думаю, учась на психфаке, нужно провести все четыре года именно за партой, сидя на всех парах — даже на тех, которые кажутся ненужными. Это необходимо для формирования психологического мышления: психологу важно подмечать какие-то детали. И иногда я не понимаю, это получается у меня потому, что я просто внимательная, или потому, что я учусь на психолога: например, подмечать, как человек дёргает ногой или повторяет слова, или понимать, кто открыт к контакту, а кто — нет". Полина, кстати, заметила, как часто я говорю "согласна" в ответ на её реплики и поправляю волосы.
Уже через пару месяцев Полина получит диплом бакалавра. Её выпускная работа — об особенностях учащихся кадетских и общеобразовательных классов. Несколько лет назад в обычных школах начали открывать классы, в которых проводят обучение по программе кадетской школы: "В школе, в которой я училась, три-четыре года назад появился такой класс, — говорит Полина: — дети в нём учатся так же, как и в обычном классе, только уходят позже, и кроме общих предметов у них есть строевая [подготовка], работа с оружием, психология и больше часов физ. подготовки. Кроме учителей, у ребят есть офицер-воспитатель. Так вот, выяснилось, что кадеты хуже других детей справляются с какой-либо неопределённостью, а ещё у них больше развита коллективность. Если честно, мне кажется, у меня будет самый маленький [по объёму] диплом на курсе, — смеётся она: — я сказала всё, что хотела, и не знаю, что добавить ещё".

Про психологическую культуру.
"Я бы поменяла отношение к психологии в Москве и регионах. Знаешь, наверное, то, что между психологией и психиатрией есть разница — это какая-то масонская тайна, и поэтому люди об этом не знают, — пожимает плечами Полина: — [я бы хотела], но нельзя же мне просто ходить по улицам и говорить, что всё, что говорят людям о психологии — это неправда. Психологи работают со здоровыми людьми, и их цель — сделать так, чтобы, например, что-то не переросло в психосоматику. А психиатр вряд ли будет много с тобой разговаривать: скорее всего, выпишет тебе таблеточки.
Вообще в нашей стране довольно специфичная психологическая культура. Это начинается ещё со школы: с одной стороны — у тебя в школе, наверняка тоже было такое — дети считают, что у того, кого хоть раз вызывали к психологу, проблемы с головой? С другой стороны, педагоги не дают полномочий школьным психологам, поэтому о них никто не знает. Возможно, учителя думают, что психологи читают чужие мысли и по движению левой брови могут определить, что человек врёт. Мои знакомые тоже иногда говорят что-то типа "Я чувствую, что что-то происходит. Не молчи. Ты меня психологируешь?"

"Очень мало людей [в России] ходят на терапию.
Люди у нас не любят думать: они погружены в быт, свою рутину, и у них нет времени на рефлексию. Но все любят тренинги. 

Хотя на самом деле, тренинг — это такая лёгкая игровая форма, где вырабатывается какой-то навык, умение, установка или выстраивается межличностное взаимодействие. Но, по-хорошему, нужно около десяти сеансов для проработки одной проблемы. Я знаю, что это стоит дорого, и если бы передо мной стоял выбор: купить продуктов на две недели или оплатить один курс у психолога, я бы, конечно, выбрала еду. А на сеанс ты приходишь, платишь деньги, о чём-то говоришь, и не видишь результат мгновенно. Это тяжело осмыслить. Индивидуальные консультации у психологов стоят дорого: в Москве это от 1500 у начинающих, и около 2500 рублей в час у практикующих специалистов".

Про свои и чужие странности.
"Чем люди моего возраста отличаются от других? Во-первых, татуировки очень сильно вошли в нашу культуру, — говорит Полина: — лет 10 назад человека с тату не взяли бы на работу. Есть ещё одно отличие, которое касается трудоустройства: сейчас люди согласны устраиваться на работу не по трудовой книжке. Стало меньше религиозности. Постепенно повышается возраст деторождения и уменьшается количество регистрируемых браков. Главное отличие, наверное, в том, что мы гораздо легче приспосабливаемся к чему: мы такими выросли.

Мы более адаптивны и готовы хавать всё, что появляется. 

Ещё мы всегда на связи и в сети: всё время кажется, что иначе можно упустить что-то важное. Я постоянно говорю, что при таком ритме жизни мы постоянно должны быть быстрее и не тупить".
Полина говорит, что ей нравятся люди, которые делают что-то хорошо: "Наверное, это главный мой "кликер". Когда я вижу, как человек занят какой-то деятельностью, и у него получается это хорошо — не важно, водит он машину или выступает на публике — я думаю: "Блин, это так круто, что люди что-то могут, это просто вау!" Ещё мне нравятся странные люди — такие, про которых моя бабуля наверняка сказала бы, что они придурки. Это мне подходит. Обычно это люди, максимально непохожие на меня — непостоянные, те, которые могут сегодня всё бросить и уехать в Сибирь".
Сама Полина действительно не любит путешествовать. "Это, кстати, забавно: сейчас же модно постоянно куда-то ездить, и люди такие: "Чтоооо? Ты не любишь путешествия?" Ещё я не горю желанием съезжать от родителей: мне комфортно и приятно. У меня нет с ними каких-то конфликтов, и мне так довольно удобно". Ещё Полина не любит концерты: "Если за мной нет закреплённого места, на котором я смогу сидеть, и где никто не будет пихать и толкать меня, то я туда не иду. Я не чувствую себя комфортно в таких условиях. Мне хватает метро".

Про особенности Москвы и регионов.
Я спросила у Полины, чем, по мнению коренной москвички, отличается жизнь в столице от жизни в Уфе.
"Мне кажется, у вас меньше досуга, — задумалась она: — у нас, мне кажется, просто миллион кафе и кино. Ещё в Уфе должно быть меньше мест, которые работают ночью. И меньше людей. И, скорее всего, ваш ритм жизни медленнее, чем в Москве. — [делает большие глаза] — У вас же нет метро! Точно! Тогда вы точно раньше возвращаетесь домой, и ночная жизнь в Уфе менее насыщенная".
Метро — больная тема для Полины. Когда она училась на первом курсе, то писала мне, сколько занимает её дорога в универ, который находится на другом конце города: от дома до станции она шла 20 минут, 40 минут ехала на метро, пересаживалась на троллейбус и ехала около получаса, и потом ещё 15 минут шла пешком. Сейчас, говорит, классно: "Теперь, как построили метро, я трачу всего час и двадцать минут в одну сторону. В среднем на дорогу в одну сторону у среднестатистического москвича уходит полтора часа. Но если ты из какого-нибудь Дедовска [город в Подмосковье в 38 километрах от столицы], то точно тратишь на дорогу часа три.

Час-пик для метро, МЦК и автобусов — это около шести вечера, и то время, когда все едут к девяти утра. Ты заходишь в метро с третьей попытки, и то — с разбега. А ещё тебя могут облапать, и все воняют. Вообще я почти уверена, что людям платят за создание толпы в метро в два часа дня".

"Мне кажется, что людям, которые переезжают в Москву из других городов, очень тяжело: тебе нужно искать жильё и работу, и близких нет рядом. Я бы, наверное, не поехала: я не настолько амбициозна, — смеётся Полина. — Вот моя начальница — с Камчатки, и у них баночка "Активии" стоит 200 рублей, а помидоры — 700. В её случае я согласна, что нужно было валить. Но я не думаю, что нужно ехать именно в центр страны: возможности есть и в других городах. А вообще в Москве мне достаточно комфортно и, наверное, грешно жаловаться, когда у тебя столько возможностей в таком большом городе".

О том, что волнует.
"Когда ты живёшь и не думаешь о том, как жить дальше, и о том, что твоим детям тоже предстоит жить в этой стране, то всё хорошо. Но, по-честному, в каждой сфере можно найти какой-то глобальный косяк, — говорит Полина: — хуже всего дела у нас обстоят с медициной, дорогами, пенсиями и системой образования.

Уезжать куда-то — это не обязательно выход: не факт, что ты приживёшься в этой чужой для тебя ментальности. 

Я не считаю, что мы живём так уж плохо: у нас есть дома, и есть, где работать". На мой смешок она ответила: "Ну смотри, если сравнить с голодающими странами: сколько лет в Африке и Индии ничего не меняется? Для меня это нонсенс: я живу в стране, где такого нет. Типа, я не могу представить, что на самом деле в каком-то месте на Земле у людей реально нет еды и воды. Это не вписывается в мою картину идеального мира".
"А ещё все постоянно кричат, что нас будут ограничивать в интернете: вспоминают про пакет Яровой, суды с блогерами и всё такое. Пока я не вижу чего-то страшного. Может, я единственная не замечаю, как мы приближаемся к тотальной диктатуре", — пожимает плечами она. А я после нашего разговора снова заклеила веб-камеру на ноутбуке.