Вот так вот неромантично, пацаны. Первый привод в больничку на моей памяти, и урология. В общем, берегите почки, не застужайте лапки и спинку, и вас не будет лихорадить и температурить.

В больничку я сдалась сама, когда поняла, что нормальные люди с болями в пояснице и температурой выше 39,5 долго не живут. Тут я оттягивалась с четырьмя женщинами, от которых и узнала эти истории из жизни и всякие больничные байки.

Например, на койке справа от меня лежала бабушка 60ти лет, Надежда. Она рассказала, как её сын научился читать. "Косте было 4 года, и буквы у него никак не складывались в слова. Вот шли мы однажды в детский сад, и он увидел на гараже слово из трёх букв, и, представляете, сразу прочитал его! Всю дорогу он спрашивал, что это значит, прыгал и кричал его на всю улицу". Вечером мальчик исписал словом ХУЙ все поверхности в доме. Бабушка не придумала ничего лучше, чем глубокой ночью пойти с подругой закрашивать чужой гараж. Всем, что нашли дома: замазкой, морилкой и какой-то зелёной краской. Теперь Надежда думает, как научить читать подрастающего внука. 

На койке напротив меня сидит Ольга. Она выглядит на 30, имеет дочь моего возраста и всегда подмигивает и улыбается мне в зеркало. Ещё немного, и она бы начала плести мне косы. Я была бы не против. Оля — веганка, и сейчас она старательно поднимает гемоглобин перед запланированной ринопластикой. Я тоже планирую в свои 40 лет выглядеть так, только без ринопластики.

Светлана слева просит бывшего мужа собрать сына в школу. Ей часто звонит бывший мужчина, с которым, говорит она, хорошо, что не завела детей. "Конченый алкаш", — говорит. У Светы тяжёлый период: из музыки она слушает Земфиру и "Больше не болит" Полины Гагариной. Она спрашивала у меня, как правильно писать "не_знаю", а ещё у неё началась дикая аллергия на антибиотики. Мы очень переживали за Свету. После выписки она пошла на приём к аллергологу, а потом — в церковь. Она попросила у меня бумажку, мама по телефону продиктовалала ей молитву, и она сказала, что сегодня же пойдёт в храм. Невозможно дальше так жить. Как — так, мы так и не поняли. 

Врачи смешные: тыкают в живот, стучат по спине и трогают татуировки. Извращенка, говорят. Классно, говорят. Я говорю, это вы ещё не все видели. Чешут репу.

Распорядок дня в больнице всегда одинаковый (неудивительно, да?). Утром я просыпаюсь от озноба и стука своих зубов, и иду на укол, по пути хватаясь за стены и ловя вертолёты. На меня смотрят, повторяют "ой, какая ты, прозрачная аж вся", хватаются за голову, и ищут на мне вены. Ищут долго, и в четыре руки. Находят, лопают ее раствором, потом пару раз попадают не в вену, и в итоге колют в запястье. Медбрат предложил однажды сделать укол в ногу, когда устал искать вену. Я хотела, но потом пришёл врач и дал парню подзатыльник за самодеятельность.

Последнее время мне разрешают полежать в обмороке в процедурке, но только не долго. Там очередь. На кушетке я лежу, тихонько скулю и наблюдаю за звездами в глазах. Потом со своей тарелкой и ложкой иду в столовую, убеждаюсь, что есть это невозможно, и ем фрукты, которые мама таскает в тяжеленных сумках (спасибо, мама!), а потом лежу под капельницей с сосудо- и чакрорасширяющими антибиотиками, поэтому меня тошнит, и болит голова. Примерно в это время второй раз за день мне кажется, что я отъезжаю. Третий обычно бывает перед ужином, когда меня начинает колотить и знобить, поднимается дикая температура, и я уже точно уверена, что не переживу. А потом всё опять нормально.

Соседки привыкли к моей лихорадке и считают это нормальным состоянием для меня. Серьёзно, они решили, что я так всегда сплю: с тремором, стучащими зубами и стонами. Женщины каждый раз удивляются: "Как так, Карина? Тебе плохо что ли?"

Недавно мы нашли новый способ досуга. Мы или всей палатой хотим арбуз и не идем за ним, или поднимаем спинки кроватей. Несмешно шутим, что это шезлонги, и всё такое. Женщины напротив моей кровати хотят пива, рыбы и на море. Слева Света хочет шаурму, а справа никто ничего не хочет, потому что после операции опасно чего-то хотеть. А я хочу, чтобы мне перестали протыкать вены, ещё и мимо.  

Иногда мне кажется, что у меня скорее камера, чем палата: с кем бы я ни лежала, из палаты доносятся мат и дикий ржач. Я начинаю понимать, что дело, наверное, во мне. 

Однажды вечером Ольга предложила 60-летней Надежде снафф. Надежда отказываться не стала, только потом очень долго чихала и смеялась. "Я аж чувствую, как стала лучше видеть!", — говорит. 

Женщины в палате много говорят о мужчинах. И других женщинах. Например, у Светы есть подруга, которая любит пожёстче. "Представляете, она вот так в бане во время секса руку сломала! Допрыгалась! Ладно, было бы, из-за кого — так нет, оказалось, это какой-то старый лысый полковник"

На пятые сутки соседство начало становиться невыносимым. Наверное, у нервной системы есть какой-то предел, когда уже невозможно выносить одних и тех же людей, поэтому я была рада, когда женщин начали выписывать. Сначала домой ушла Ольга, она сказала, что сегодня же поедет кататься на роликах, потом под аплодисменты выписали Надежду, а затем уже Свету и последнюю женщину, имени которой мне так и не удалось запомнить. 

Так что за пару дней до выписки я уже болтала с медсёстрами про татуировки, которые я у них спалила, помогала расставлять баночки с таблетками и подкидывала врачам их портретики. Оказалось, что в бреду в больнице находиться веселее. Когда я была в сознании всего несколько часов, то не замечала, как заканчивался день, а когда температура спала, я начала чувствовать, как медленно тянутся минуты. 

В понедельник ко мне в палату пришла Ирина. Именно пришла. Она всем своим видом давала понять, что терять время в больнице она не собирается. Она разложила вещи, повесила одежду на вешалки, застелила кровать и ушла курить. Ночью у неё поднялась температура, и мне пришлось сидеть с ней и следить за капельницей. Она очень спокойным голосом сказала: "Температура у меня, 39 с лишним. Что еще сказать? Вырвет меня сейчас. Принесите что-нибудь". И отключилась.

На следующий день мы подружились. Ирина очень интересно строила диалог: она всегда неожиданно задавала вопросы. "Карин, ты умеешь бизнес-планы писать? Надо придумать, как это сделать, чтобы я отсюда вышла уже с готовым планом и имела инвестора". Если она чего-то не понимала, она обрывала разговор и спрашивала. Всегда. "Что это? О чём ты? Я не знаю, объясни мне, пожалуйста". Пару недель назад она спросила у Криштиану Роналду в директе в Instagram, почему у него номер 7. Так и написала: "Почему у тебя номер 7?", — на русском. 

В свои 30 она планирует очень много, и я надеюсь, что у неё всё получится. Она планирует иметь свой магазин одежды и наладить оптовую поставку вещей: "Ко мне сейчас приедет один. Не знаю, кто он. Авторитет какой-то? Прикинь, гостиничный комплекс продал, чтобы в эти фермы с биткоинами вложиться. С ним буду думать, как бизнес делать А так я хернёй всякой занимаюсь. Лаваш пеку", — говорит Ира.

В палате Ирине не сиделось и не лежалось. Она всё время бегала покурить и поболтать с людьми в приёмном отделении, за что её постоянно ругали медсёстры и врачи, а я кидала ей сообщения: "ИРИНА, КАПЕЛЬНИЦЫ 😈". На завтраке она смотрела в тарелку и говорила: "Я сейчас начну плакать от грусти, можно?".

За первый же день в палату принесли два арбуза двое разных мужчин. Мы не успевали их есть, и кормили санитарок. "Друзья познаются в беде. Вот пришли Виль и Хасан, которого я знаю четвёртый день. Мужчине за 60 уже, так нет, приехал, привёз фруктов! С такими людьми надо дела делать, а не с друзьями, которые в инете грустные смайлики и "держись там" пишут", — говорила Ира.
Она пыталась посмотреть "Крёстного отца". "Я же как Дон Корлеоне сейчас. Он у меня в серии тоже вот после выстрела лежит, и к нему все приходят", — говорит. Я предложила сдвинуть две кровати, накидать подушек, найти меха, и принимать посетителей в таком виде. Мы сильно просили врачей подселить в палату еще горячих девочек с татулями (у Ирины их две, одну она не стала показывать), но нам не нашли. 

Как выяснилось, врачи не сильно любят придумывать новые шутки. Пришел тот, который трогал меня в первый день в приёмке. "Ой, расписные какие все", — говорит. "Извращенки! Тело красивое такое зачем портите?", — говорит. Я говорю, вы так еще неделю назад шутили. Обиделся.

Меня не хотели выписывать на шестой день, но Ирина сказала: "Знаешь, извини, конечно, но я рада, что тебе нельзя домой". И мы ещё на день остались вдвоём. Выяснилось, что у неё есть уровень в английском. "Никак", называется. "Представляешь, год думала, что у меня в инстаграме ник означает "бриллиант и лицо". Ну, это я так считала. Оказалось, lick — это "лизать". Короче, дословно переводится как "бриллиант и лизать 7777". Ну ладно уж, оставила. Пусть лижут, раз зашло", — поделилась Ира. 

На "ты" мы перешли, когда она загадала мне загадку на картах, которые мы не нашли в мужском отделении, и поэтому нарисовали сами. Мне как-то не казалось странным материть всё вокруг и говорить при этом "вы". "Да ладно тебе, можно уже "тыкать", из одной тарелки едим", — предложила Ирина. Палата всё больше становилась похожей на камеру. 

За день до моей выписки к нам в палату положили девушку. Мы думали, что лежим втроём, а оказалось — вчетвером. Зухра была на шестой неделе беременности. Мы за неё очень волновались, потому что ей было сложно сбить температуру, её постоянно "штормило", как говорила она сама, и вообще она вся производила впечатление довольно хрупкой особы. Оказалось, она имеет медицинское образование и работает в частной клинике. Девушка выдала: "Когда дело касается моего здоровья, у меня начинается паника, и я понимаю, что лучше довериться врачам. А так — мне нравится гнойная хирургия, это моя страсть".

Что ещё добавить? Вечером понедельника в нашем отделении умер мужчина. У него был рак почек в последней стадии. Врачи отложили свой обычный вечерний обход на три часа. А во вторник в приёмном отделении стояла ещё одна, другая, каталка с чёрным пакетом на ней. 

Берегите себя, сдавайте анализы и вовремя проверяйтесь. И берегите почки.